Доктор Ахтин. Бездна - Страница 61

Он возвышает голос:

— Только Сатана может ставить себя вровень с Богом. И в этом святом месте, где в ожидании Пришествия мы обращали свои мольбы к Спасителю, явление Зла есть страшное кощунство, которое можно смыть только кровью.

Он поднимает своё оружие:

— Смыть твоей кровью!

Острие посоха дрожит. От него до лежащего тела не больше двух метров. Пустяшное расстояние, которое отделяет жизнь и смерть. Мне даже любопытно, как это произойдет. Я с интересом смотрю на дрожащее острие, — со стороны оно кажется таким нереальным и ярко-выраженным. Я даже вижу засечки на дереве в тех местах, где топор срезал дерево слой за слоем.

Через секунду светлая древесина окрасится в красный цвет.

Когда острие погрузится в лежащее на камне тело.

Легко проходя через кожу и мышцы.

Ломая ребра.

Разрывая сердце.

Останавливая движение крови по сосудам.

Прекращая жизнь.

Мне даже хочется поторопить Федора, ну, же, давай, сделай это. Я хочу увидеть всё до мельчайших деталей, словно исследовательский зуд гонит меня вперед.

Застывшее мгновение. Время растянулось до бесконечности, дрожащая секундная стрелка замерла в миллиметре от последнего деления на циферблате.

Я уже мертв.

Последняя секунда ничего не решает.

Движение, как основа жизни, прекратилось.

Я смотрю на острие посоха, которое неподвижно висит в пространстве. Удивленный, я заглядываю в глаза Федора, — и нахожу в них пустоту. Как ни странно, но он тоже мертв. В поисках причины его внезапной смерти я осматриваю его со всех сторон, и нахожу торчащий из спины нож.

И как только становится понятной причина его неподвижности, всё приходит в движение.

Отец Федор падает назад, посох вываливается из рук, ударившись острием рядом с моим лицом.

8.

Косые лучи солнца играли морозными узорами на стекле. Мария Давидовна любовалась этой зимней красотой, стоя у окна в палате Перинатального центра. Она здесь второй день, а кажется, что вторую неделю.

В новогоднюю ночь она смогла поспать только пару часов. Как медсестра и обещала, пациентки начали поступать после трех. Сначала девушка около восемнадцати лет, у которой при сроке беременности тридцать две недели отошли околоплодные воды. Мария Давидовна, лежа под капельницей, с удивлением смотрела на девицу, которая, получив укол дексаметазона для ускорения созревания легких плода и строгую рекомендацию постельного режима, с тупым равнодушием на лице дождалась ухода медсестры и пошла в туалет с сигаретой в руке.

Затем привезли пьяную толстую тетку в возрасте далеко за тридцать лет. С почти таким же диагнозом — беременность около тридцати недель и отсутствие околоплодных вод, правда, в данном случае, она сама проткнула плодный пузырь, чтобы прервать ненужную беременность. Тетка вяло сопротивлялась и ругалась матом, когда медсестра делала укол, и практически сразу уснула, когда та оставила её в покое.

Последней в четырехместную палату поступила плачущая навзрыд женщина. К этому моменту капельница закончилась, и Мария Давидовна, встав с кровати, подошла успокоить её. Сидя на краю кровати и говоря какие-то пустые слова, она пыталась делать то, что так хорошо умела — лечить человеческие души. Но в этот раз получалось плохо: женщина затихала на пару минут, и снова начинала рыдать. Из её путанных и отрывочных объяснений Мария поняла, что на третьем ультразвуковом исследовании у неё обнаружили множественные пороки развития у плода.

Дверь в палату была не закрыта, и Мария Давидовна всю ночь смотрела, как каждые полчаса поступают новые пациентки в другие палаты. Как врач, теоретически она знала, что всё именно так и происходит, но, как обычная беременная женщина, она с ужасом смотрела на круговорот пациентов в перинатальном центре, слушая скрип каталок и тихие голоса медицинского персонала.

О том, что у неё тоже есть проблемы, она вспомнила только утром, когда медсестра, заглянув в палату, крикнула:

— Гринберг, в триста третий кабинет на УЗИ.

Плеснув из умывальника воду на лицо и глянув в зеркало, она увидела бледное лицо с темными кругами под глазами. Пригладив волосы, она попыталась улыбнуться себе, но вышло еще хуже.

В кабинете её ждал всё тот же доктор. Спокойное лицо и ни малейшего следа бессонной ночи в приемном отделении.

— Доброе утро, Мария Давидовна.

— Здравствуйте. Извините, не знаю, как вас по имени-отчеству.

— Сергей Сергеевич, — представился доктор, и показал на кушетку, — давайте посмотрим, как дела. Кстати, как прошла ночь?

— Хорошо, — неуверенно ответила она, — немного поспала, живот больше не болит, кровянистых выделений с утра не было.

— Ребенок шевелится?

— Да.

— Ну, я же говорил, что всё будет хорошо.

Ответив на улыбку доктора, Мария Давидовна подняла халат вверх, обнажив полушарие живота. Прохладный гель на коже и легкое давление датчика.

— Пожалуйста, говорите всё, как есть, — сказала она, — не надо от меня ничего скрывать.

Сергей Сергеевич никак не среагировал на её просьбу. Минут пять он неторопливо смотрел на монитор, периодически нажимая на кнопки аппарата, и только после того, как убрал датчик, сказал:

— Всё нормально. Есть небольшая краевая отслойка плаценты с маленькой ретроплацентарной гематомой, но, думаю, плод от этого абсолютно не пострадал. Неделю полечим вас, и домой.

— Точно, никаких проблем? — недоверчиво переспросила Мария Давидовна.

— Точно, — кивнул доктор.

Она села на кушетке, и глядя в глаза врача, спросила: