Доктор Ахтин. Бездна - Страница 67

Усмехнувшись, я думаю о том, что я ничем не отличаюсь от теней. Создаю из сослагательного наклонения карточный домик. Он развалится раньше, чем я подведу его под крышу.

Если бы, да кабы…

Стремительно темнеет. Вечерние сумерки окутывают развалины Храма. На небе полная луна, задернутая перистыми облаками, как вуалью. Слабый серебристый свет изменяет восприятие действительности, в которой я нахожусь. Это, как смотреть сквозь мутное стекло на тот мир, в котором мираж манит своей призрачной близостью.

Я говорю Всевышнему последние слова.

Думаю, они ему не понравились, но — я говорю то, что должен сказать. Потому что однажды кто-то должен это сделать. Ибо осознание своей непогрешимости никогда и никого не приводило к правильным решениям и разумным действиям.

И перед тем, как закончить молитву и снова провалится в бездну, я говорю тихим голосом — Аминь.

3.

Танцующие языки пламени. Закопченные своды пещеры и тепло от костра. Я смотрю на танец огня, и медленно вспоминаю. Далекое прошлое, которое издалека видится сладким сном, и недавнее настоящее, что кажется странной и неправильной реальностью. Картины в памяти мешаются, и я даже не пытаюсь разложить их по полочкам, словно мне не интересно наличие порядка в сознании.

Сначала вспомнить, а потом отсортировать.

Мысленно нарисовать всех тех, кого я встретил на своем пути, чтобы эти изображения не растворились в мутном потоке времени.

Разложить пасьянс из портретов, чтобы в памяти сложилась стройная последовательность событий.

И когда последняя картинка встает на своё место, я улыбаюсь. И теперь улыбка не возвращает боль.

Я слышу шаги. Один из моих портретов возникает передо мной, и, приподняв голову, прикладывает к губам чашку. Теплая остро пахнущая жидкость течет живительной влагой по моему горлу. Я инстинктивно глотаю, и, поперхнувшись, кашляю.

— Ничего страшного. Потихоньку, помаленьку.

Женский голос успокаивает. Я снова глотаю жидкость и постепенно начинаю чувствовать своё тело.

Пищевод, по которому бежит настойка из трав.

Грудная клетка, внутри которой легкие наполняются воздухом.

Руки, лежащие вдоль тела.

Она убирает чашку от моих губ и говорит:

— Ну, вот мы и пошли на поправку.

Добрые глаза и спокойная улыбка. Она опускает мою голову и уходит.

Глаза с непреодолимой силой закрываются. Я всего лишь на мгновение перестаю сопротивляться, и когда снова открываю их, то вижу у костра двоих.

Почувствовав мой взгляд, один из них поворачивает голову, и я узнаю его — Виктор.

— Ну, как чувствуешь себя?

— Хорошо.

— Я рад. Тебе надо выздоравливать, чтобы мы могли уйти отсюда. Анна знает тропу в деревню, от которой есть дорога к автотрассе.

Виктору очень хочет вернуться к людям, но он здесь. И это о многом говорит. Он действительно обрадован тем, что я разговариваю с ним. Он смотрит мне в лицо и говорит:

— Уже почти два месяца прошло. Зима заканчивается, а ты все это время был без сознания. Если бы ты не пришел в себя, то мне бы пришлось отправить Анну за помощью.

Он понимает, как рискованно открывать тайны этой пещеры людям, но моя жизнь для него важна.

Я удивлен. Глядя в его глаза, я нахожу там благодарность. Он уверен, что массовое убийство прихожан секты отца Федора не является преступлением. Он знает, что я защищал свою и его жизнь. Это его нож вонзился в спину Проповедника, когда тот занес надо мной острый посох, чтобы пронзить моё тело.

— Ты ведь помнишь Анну? — Виктор показывает мне на женщину. — Она приходила к тебе за медицинской помощью?

— Помню. Дай мне пить.

— Молодец, — жизнерадостно улыбается Виктор, — ну, теперь, думаю, ты быстро поправишься.

Я жадно пью настой на травах. Тяжело дышу после этого, словно затащил тяжкий груз в гору. Откинувшись назад, я начинаю исследовать правой рукой своё тело. Сделать это не просто, — я лежу со всех сторон обложенный одеждой. Фуфайки, свитера, телогрейки и стеганые шубы. Одежда, снятая с убитых мною теней. Они дают тепло, но и мешают мне найти части своего тела. Кроме того, на мне не моя одежда, — широкая теплая рубашка, похожая на толстовку.

Сначала левую руку. Сломанные кости предплечья почти срослись, — моя рука фиксирована к ровной доске, и именно это обеспечило заживление. Там, где пуля прошла навылет через грудь, тоже всё в порядке. Порезы и раны на коже затянулись. Ножевое ранение в левом боку, — я прижимаю ладонь к этому месту. Мне повезло, лезвие ножа прошло в паре миллиметров от почки. Всего лишь небольшое воспаление в паранефральной клетчатке, как остаточные последствия ранения.

Левое бедро. Я не могу дотянуться правой рукой до раны, но вполне достаточно того, что я чувствую. Здесь хуже всего. Рана нагноилась. В этом нет ничего удивительного, — скорее всего, вилы никто не простерилизовал перед тем, как использовать его в качестве оружия.

Анна использует травы, чтобы вытянуть гной из раны, но процесс идет очень медленно, потому что нет хорошего оттока и нет антибиотиков. Она просто не знает, что надо сделать, чтобы процесс выздоровления начался.

— Виктор.

— Да, — он поворачивается на мой зов.

— Рану на ноге надо вскрыть.

Он непонимающе смотрит на меня, и я повторяю:

— На моем бедре рана. Там гной. Надо её разрезать, выпустить гной и прикладывать солевые повязки, чтобы очистить рану.

Виктор зовет Анну и говорит ей то, что я сказал ему. Я вижу, что у женщины мои слова вызывают ужас. Она боится.

Я надеюсь на Виктора, потому что знаю — в его жизни было столько всего, что он не испугается ни крови, ни гноя, ни ощущения того, как нож разрезает живую плоть.